18+
  Войти, или Зарегистрироваться (Что мне это даст?)

2010

Лаукайтис Олег Геннадьевич

10 Июня 2012, 03:17
Краевед

Куренков Иван Тимофеевич

10 Июня 2012, 03:11
Заслуженный Учитель РФ

Алубаев Михаил Дмитриевич

9 Июня 2012, 17:58

Михаил Дмитриевич родился 19 июня 1942 в Мартыновском районе. А сам казачий род Алубаевых из хутора Кастыркого Константиновского района. Историю своего рода Михаил Дмитриевич знает до шестого колена.

Михаила с детства влекло рисование, мечтал стать художником.

Приехал выпускник станичной семилетки, призер школьных выставок, на экзамены в Ростовское художественное училище. Оказалось, нет у него подготовки, что требует приемная комиссия. Поступил в Новочеркасский электромеханический техникум. До нового года проучился и понял, что литейное производство — не его удел. Химия царица наук — не волновала душу.

На следующую осень поступил в строительное училище № 10 на отделение плотников. Рассудил, что работа с деревом все же ближе к искусству.

В Доме культуры «Строитель» занимался в изокружке. Окончил строительное с отличием. Пошел «в виду исключения» снова в Ростовское художественное. Но... не поступил.

Подошел призыв в армию, и стал донской казак флотским человеком. Просмотрел на Россию с теплых и холодных морей. А с этюдником не расставался.

Была и третья попытка стать студентом. Поступил на вечернее отделение училища по специальности «Моделировавание и конструирование одежды».

Окончил художественное училище имени Грекова.

С 1970 года — главный художник Константиновского района, с 1980 года — директор художественной школы, с 1990 года — иконописец.

Замечательной и близкой сердцу страничкой его жизни, стала работа в художественной школе, которую М.Д. Алубаев возглавил. Школа была открыта в 1980 году, и стала за короткое время одной из лучших в области. Работы юных художников с успехом выставлялись в г. Ростове-на-Дону и даже в г. Москве.

За большой вклад в возрождение церковного искусства и иконописи Михаил Дмитриевич награжден орденом святого преподобного Андрея Рублева второй степени.

Он расписал Покровскую церковь города Константиновска, храм Александра Невского в Новочеркасске, Свято — Троицкий храм в городе Семикаракорске.

И именно с него начинается рубрика «Дорогие мои земляки» Александра Михайловича Кошманова.

«ДОРОГИЕ МОИ ЗЕМЛЯКИ»

литературно-документальная рубрика

Построй дом Богу на земле, и Бог построит тебе дом на Небе; укрась храм благолепно, и Бог украсит твое небесное жилище красотами неизобразимыми; снабди храм Его всеми предметами необходимыми, и Он снабдит душу твою славою Божественною.

Святитель Димитрий Ростовский

ХУДОЖНИК — ИКОНОПИСЕЦ

ПРАВОСЛАВНЫЙ КАЗАК СТАНИЦЫ КОНСТАНТИНОВСКОЙ

МИХАИЛ ДМИТРИЕВИЧ АЛУБАЕВ

Идея этого названия возникла в начале ХХI века.

Мысль очень проста. Наш родной дом — донская изобильная, гостеприимная земля. Рядом с нами живут и творят добрые дела люди, о которых мы мало знаем. А ведь мгновенно пролетит быстротечное время и все с памяти сотрется и забудется, как-будта бы ничего и не существовало в этом мире.

Наш городок небольшой, много людей, которые родились здесь, потом судьба уводила в другие края. Там вдали от родного куреня трудились на совесть, вкладывали свой труд в общее дело процветания страны. Потом возвращались в тихий городок, и здесь на родных берегах встречались со своей юностью, друзьями детства, продолжали жить и с новыми силами, украшать близкий к сердцу донской уголок. Земли древней, по которой делали первые шаги, осваивали азы учебы и познания сложного бытия.

Если внимательно присмотреться, то заметишь, что живут рядом с нами земляки, для которых честь и слава древней станицы Константиновской очень дорога и близка. Эти люди считают, что их судьба неразрывно связана с прекрасным городом Константиновском, разменявшим свое четырехсотлетие. Город, наш любимый город Константиновск всегда беспокойно ждал и манил к себе своих сынов и дочерей загостивших в дальних странствиях.

Но есть люди, которые покинули город, получили профессию, наполнились знаниями, и там вдалеке от родного, отчего крова, скучая по родной стороне, строили планы, видели наш город крепким и красивым. Обдумывали конкретные дела, наполняясь творческим горением, мечтая приложить умение и внести конкретную полезность в его процветание. Проходит время и у окружающих складывается мнение, что наши земляки со свойственной душевной искренностью пишут историю нашего города Константиновска. Составляют своеобразную летопись во временном промежутке между прошлым и будущим. Создают видимую яркую художественную образность материальной культуры, подчеркивая самобытную особенность, присущей только нашей старинной станицы Константиновской. Рождается искусство высокого уровня, уходящее своими корнями в глубокие недра донской действительности и прочно закрепляется в умах и сознании константиновцев.

Часто встречаясь с гостями, посетившими наши края, удивляешься их удивленной восторженности от знакомства с нашим городом. И в дальнейшем с ними откровенном общении, добавляешь имена людей, наших земляков, к увиденному их глазами чудесных живописных мест. Имена людей, которые для нас незаметны в среде повседневной жизни. Мы встречаемся с ними, в размеренной сутолоке городской жизни. Спешим, на ходу кивая головой, коротко поздороваемся, или же обменяемся репликами: «Ты живой?!», в ответ с улыбкой: «Не дождетесь!!!» и разбегаемся, торопясь дальше по своим житейским делам. Затем, в районке прочтем журналистское эссе, о том, что наш земляк сделал хорошее и доброе дело, достиг высокого успеха в той сфере, где его одарил талант и умение.

В марте 2000 года, возникла идея провести вечер, посвященный 30-летней работе художника-иконописца, казака Михаила Дмитриевича Алубаева. На первый взгляд, что здесь особенного. Постепенное «вхождение» в документальный материал, показало, что эта инициатива должна иметь свое продолжение, и имеет заслуженное право на дальнейшую творческую жизнь. Ибо мы мало знаем о наших земляках, которых можно ставить пример для подражания, подрастающему поколению. И не надо стесняться говорить о людях труда, когда видишь, что эта работа выполняется честно, с огоньком и самое главное труд нашего земляка приносит пользу, достойную высокой похвалы.

Вот и созрело решение создать рубрику «Дорогие мои земляки». Точка отсчета началась 7 апреля 2000 года и первый станичник, который вынес на обозрение землякам свое творчество, стал наш земляк, казак Михаил Алубаев. С той поры минуло10 лет. За это время творческое совершенство и природный талант мастера достиг новых высот и прочно укрепился. В его творческой копилке добавились новые работы, статьи, фотографии, раскрывающие Михаила Дмитриевича Алубаева, как личность яркую и самобытную, разностороннюю в своих увлечениях. На самом деле его творчество поистине многогранно.

Михаила Дмитриевича Алубаева помимо его намерений без всяких специальных усилий с его стороны, вдруг Время обозначает художником — иконописцом, хранителем родного казачьего духа. Но на протяжении всего творческого пути иконописцу пришлось приложить немало усилий, для того чтобы найти в донской природе тот живительный родник, припав к которому он, испив и, наполнился силой художественного образа, которая ведет на холсте кисть в его руке. И тогда Время призвало его творить и назвало его СОЗИДАТЕЛЕМ с большой буквы. Вроде бы забытое слово, но как оно сияет на фоне современности.

Человек, гражданин, художник, иконописец, педагог, надежный друг, спортсмен, рыбак. В каждой перечисленной сфере его деятельности таинственно скрыта одна задача — создать интересное и красивое, полезное согретое теплом своего сердца душевное созвучие своим землякам.

Это ощущение было доступно, когда впервые посетил Новочеркасскую Атаманскую Александра — Невского церковь.

В церкви не было прихожан, находился там около получаса. И сразу же бросилось в глаза, в сознание, в душу какой-то необъяснимый волшебный свет, исходящий от иконостаса Михаила Алубаева. Чем дольше вглядывался в лики Святых, тем больше ощущал невидимые лучи. Алтарь теплился как далекий огонек свечи. Это чувство и ощущение таинства происходило в реальной жизни.

Потом в сентябре 2010 года мы посетили Атаманский храм, по случаю его 200-летия. Ощущение было такое же.

Размышляя о творчестве земляка Михаиле Алубаеве, вспомнил слова поэта Федора Тютчева: «Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется...».

Так откуда берутся такие талантливые, бескорыстные люди? Они приходят к нам, не из каких-то таинственный планет, и не прилетают из далеких миров? Они рождаются, живут, творят добрые дела рядом с нами. То, что видят их глаза, чувствует их душа и сердце, дано не каждому человеку. Смотреть и видить — это действительно разный подход к творчеству. Это каждодневная работа и тренировка образного, художественного мышления. И надо иметь особый дар отобразить на холсте красивое и чудесное. И иметь терпение, чтобы в безобразном увидеть прекрасное, а это свойственно и дано только настоящему ХУДОЖНИКУ.

Художнику, подпитанному казачьим Духом Тихого Вольного Дона-батюшки Михаилу Дмитриевичу Алубаеву!

( в представленной рубрике «Дорогие мои земляки» собраны статьи, написанные журналистами в разный период, фотографии его работ, отзывы коллег по творческой работе, учеников, друзей. Фото из семейного архива

Л. Гнутовой, семьи Алубаевых, А. Кошманова).

Главная цель рубрики: не дать возможности уйти в забвение искренний душевный творческий порыв наших дорогих земляков, которые своим отношением и мастерством ежедневно, ежечасно делают работу, для процветания дорогой и любимой сердцу каждого константиновца донской сторонушки.

Нашей неувядаемой донской славы и гордости!

Пропитанную веками вольным запахом степной полыни, слегка покачивающейся движением вольного ветерка и бережно поглаживающего на протянутой ладошке седым ковылем былинную, старинную казачью станицу Константиновскую!

Слава Богу, что мы казаки!

г. Константиновск

А. КОШМАНОВ член Союза журналистов России декабрь 2010г.

В 1970 году летним днем, в комнатушке на втором этаже городской бани (по улице Калинина, ближе к Дону) разложил на мольберте кисти и краски художник. Помещение, прямо скажем, мало подходило для полета молодой фантазии дипломированного молодого художника, но лучшего городской коммунхоз предоставить не мог. Все же это не мешало с творческой энергией сразу взяться за дело. Во-первых, предстояло убрать прежние безвкусные атрибуты оформления в городе. Возникли мысли об акцентных пятнах на Константиновских улицах, площадях, которые украсили бы их эстетично, подчеркнули значимость. Год работы прошел в бурных поисках, удачных решениях. Потом в РК КПСС сочли необходимым открыть в городе первую художественную мастерскую при районном Доме культуры.

«Первой ласточкой» в ней стал Михаил Дмитриевич Алубаев.


Пресса об Михаиле Дмитриевиче Алубаеве

ОТКРЫТА МАСТЕРСКАЯ

газета «Донские огни» 4 апреля 1991 г.

Теперь у Покровской церкви есть своя художественная мастерская. О ее необходимости говорить не приходится. Объем восстановительных работ очень велик, не на год, не на два. И люди постоянные в этом случае куда лучше заезжих бригад.

В мастерской два художника: М.Д. Алубаев и В.А. Подосинников.

— Здесь настоящая работа, — говорит Михаил Дмитриевич,- здесь действительно занимаешься живописью и реализуешь себя, как художник.

Сейчас идет восстановление иконостаса. Большинство икон приходится не только реставрировать, но и писать почти что заново. К сожалению, сам иконостас до конца возродить нет возможности. За время пребывания в церкви спортивной школы много уникальной, привезенной из-за границы разноцветной мозаики, выстилавшей его, было уничтожено.

Нынешний план реставрации храма заключается не только в его ремонте, но главное в воссоздании единого образа Русской православной церкви. И здесь предполагаются художникам все возможные декоративные решения интерьера: резьба по дереву, золочение, роспись под мрамор. Кроме того, в плане восстановить экстерьер, ограду, и без творческих рук художников не обойтись.

Конечно, на все это требуется много средств и материалов.

Уже ни один раз звучали просьбы о помощи. Но накануне великого православного праздника Пасхи, думается, по-новому многие воспримут призыв: «Поможем миром!».

Т. БИРЮКОВА

Газета «Новочеркасская неделя» № 10 от 03 октября 1997г.

Глубины души нашей

«СОЛНЫШКО, ВЗОЙДИ СКОРЕЕ...»

Превыше всего он ценит солнечный день. Едва первые лучи заглянут в его мастерскую (полтора метра в спальне отгороженные от кровати) для него наступит «праздник жизни» — день творчества.

От восхода до заката, пока в квартире тишина (жена и дочь на работе) и ничто не отвлекает, он пишет иконы.

Хутор Кастырка километров восемнадцать вверх по Дону от Константиновска. Отсюда ведет свой корень казачий род Алубаевых. Фамилия, распространенная на Дону. Историю своего рода Михаил Дмитриевич знает до шестого колена. Редкость в наши дни! В «Ведомостях» 1753 года уже встречаются имена его предков. Славится род Алубаевых верностью Богу и Отечеству.

А деда Савелия Алубаева хуторяне нарекли «спасителем».

В тридцать втором году нашего двадцатого века полыхнул по Дону «покос» на крепких хозяев. Угодил в тюрьму и воловод Савелий (так его звали, ибо работал с волами, не знали еще степи донских моторов и шоферов-водителей). Обвинили деда во вредительстве. Свирепствовал на Дону голод жесточайший. И кормов — недобор. Пали волы. Виноват воловод.

В станицу Константиновскую до тюрьмы жена с юной невесткой добралась пешком. Но передачу (лепешки и прошлогодней соломы и листьев) не приняли: «Не положено вредителю». Видно дошли до Всевышнего слезы осиротевшие казачек. Весной Савелия отпустили. Рьяные дознаватели в кожаных тужурках «вредительства» за воловодом не выискали.

Шла той весной по Дону селедка, богато, валом шла, только ловить ее было некому. Хутор от Дона в десятке километров. Мужиков, что в силе, — голод и тюрьма забрали. Лежали по куреням пухлые от голода. Бабы, детишки, да деды дряхлые. Савелий был искусным специалистом по рыбной ловле. Наладил свои черпаки (ковши-сетки с трехметровым захватом), ловил селедку. Варил ушицу и разносил по куреням. С ложки кормил умирающих.

Отвел от своего хутора руку костлявой... С той весны и нарекли земляки деда «спасителем», усердно молились о его здравии. Прожил Савелий 85 лет и еще три месяца. В казачьем хоре пел, танцевал.

Внука Михаила влекло рисование, мечтал художником стать. Да только мечта-птица в руки тяжко давалась.

Приехал выпускник станичной семилетки, призер школьных выставок, на экзамены в Ростовское художественное училище. Оказалось, нет у него подготовки, что требует приемная комиссия. Поступил в Новочеркасский электромеханический техникум. До нового года проучился и понял, что литейное производство — не его удел. Химия царица наук — не волновала душу.

На следующую осень поступил в строительное училище № 10 на отделение плотников. Рассудил работа с деревом ближе к искусству.

В Доме культуры «Строитель» в изокружке занимался. Окончил строительное с отличием. Пошел «в виду исключения» снова в Ростовское художественное. Но... не поступил.

Алубаевский корень упорный. Числился Михаил в штате плотником, а фактически работал художником.

Подошел призыв в армию, и стал донской казак флотским человеком. Просмотрел на Россию с теплых и холодных морей. С этюдником не расставался. Выдается свободная минута — рисует. Особенно волновали его церкви. Открывавшиеся идущие к берегам кораблям, маяки души.

Была третья попытка стать студентом. Поступил на вечернее отделение училища по специальности «Моделировавание и конструирование одежды». Легко на сей раз Михаил Дмитриевич с благодарностью своих преподавателей Владимира Абрамовича Резниченко (вел курс композиции живописи), который возглавлял училище и группу, в которой учился Алубаев, и Ивана Ивановича Резниченко.

Возвратился в Константиновск, получивший в то время статус города, полный планов совершить «художественную» революцию. Удалось ли?

Главный художник города. Он создал первую художественную мастерскую, детскую художественную школу открыл.

В Константиновске судьба свела Алубаева с протоиереем Борисом (Б.А. Павленковым), с «батюшкой» (так зовут прихожане отца Бориса отнюдь не за рано ставшие седыми волосы. А за его светлый духовный облик, дарящим людям поддержку).

По-разному складываются судьбы настоятелей храмов. Одни приходят уже в возрожденную церковь. В сложившийся приход, другим Господь отвел путь начинать с организации прихода и восстановления храма. К последним относится и Борис. Свое служение в Константиновске начинал с реставрации церкви Покрова Пресвятой Богородицы.

Алубаев выполнял художественную резьбу, чеканку. Потребовалось срочно отреставрировать икону НиколаяЧудотворца Мир — Ликийского. Отец Борис дал на это послушание прихожанину-художнику. Выбор оказался счастливым.

Так творчески родился иконописец.

С судьбой православия на Тихом Дону род Алубаевых связан не один век. Церковь в окружной станице Константиновской возводил его прадед Степан Софронтьевич. Его дед в помощниках каменщика ходил.

Написал с того поворотного дня Алубаев почти 90 икон для донских храмов. По древнему православному чину Митрополит Ростовский и Новочеркасский Владимир (Сабодан, ныне Блаженейший Митрополит Киевский и Всея Украины), посвятил Алубаева в чин иконописца.

Создавая икону — свою проникновенную молитву, выраженную в красках, Михаил Дмитриевич испытывает особое состояние души — светлое, солнечное.

Вот почему иконы его кисти согреты дивным золотым светом.

Прежде чем взяться за кисть, он пристально изучает житие святого, чей лик изобразит. Изучает самые разные литографии, но никогда не копирует. Создает свою икону, как видит его вера, надежда, любовь. Каждая икона — отображение иконы его души. Каждой отдан не один месяц творчества.

Сегодня протоиерей Борис — настоятель Атаманского храма Святого Благоверного Великого князя Александра Невского, возрождает дважды рожденный и убиенный дважды храм. Шестого декабря нынешнего года этот красивейший Дона, каменное чудо, отсчитает свое столетие.

На торжественной службе молящимся откроется главный иконостас. По единственному уцелевшему осколку да по фотографиям реставраторы его восстановили. Светло-серый искусственный мрамор. Высота десять метров. Четыре яруса икон. Тридцать пять икон кисти Алубаева заполнят иконостас. Впервые в Новочеркасске он создал иконописный ряд святых, особо почитаемых на Руси. Два года отданы этому творению.

Писание для иконостаса — труд особый. Все иконы надо объединить в единое художественное целое. Михаил Дмитриевич вспоминает, как создавал «Покрова Пресвятой богородицы» необычную по форме. Ее композицию сочинил сам.

С этой иконой должна быть созвучна икона «Всех скорбящей радости», также находящееся в левом киоте главного иконостаса. Созвучие достигнуто.

Иконы кисти Алубаева радуют души прихожан. У его творений людей объединяют светлые чувства. Специалист Министерства культуры России по церковному искусству отметила: «Алубаев пишет не кистью, он пишет душой, сердцем».

Преподаватель Московской духовной академии, известный в России священнослужитель Отец Артемий, посетивший Новочеркасский Атаманский храм, увидел творения иконописца Михаила Алубаева, восхищенно сказал: «Не верится, что эти иконы написал местный донской иконописец. Иконы отличаются не только талантом художника, но и глубоким знанием иконописи их автора».

Писание иконы в жизни Мастера затмевает все его недуги. А страдает он жесточайшим остеохондрозом, что дал ему свой первый звонок на берегу моря

Черного на флотской службе. «Пронизал он меня сверху до низу, — признается Михаил Дмитриевич, — свалил в неподвижность».

Три хирурга, светилы в своих областях (у пациента еще и разрыв ахиллесова сухожилия, и тромбофлебит), предлагали избавлением неизбежную операцию. Ничто, мол, не поднимет. Отказался!

И свершилось чудо. В пору ту уже «припал к церкви», создал свои первые иконы. И почувствовал, если напишет Пантелеимона — Исцелителя — победит свой недуг. Вера и глубокая мобилизация всех духовных сил помогли исполнить обет. Его икона Пантелеимона — Исцелителя находится в Семикаракорском храме.

Неторопливо беседуя с Мастером. Постепенно узнаю причину, побудившую его чрезвычайно ценить солнечный день. Слабое зрение. Перенес операцию глаза. Рабочее зрение — плюс четыре с половиной, при ходьбе плюс два.

Сам Всевышний вывел художника на истинный путь его служения. Не случайно дважды его посетило видение Иисуса Христа. В первом Господь произнес ему две цифры «78-86». Что сие означает?

-Наверное, мне суждено еще столько икон написать, — размышляет Мастер. За неделю до Крещения узрел озеро стылое северное. По водам его шло множество людей. А над ними в воздухе Спаситель. Проплывая мимо Господа. Почувствовал Михаил Дмитриевич — вода вокруг него потеплела.

Мирские увлечения с юных лет укрепляющее его мело, спорт кандидат в мастера спорта по бегу на средние дистанции и сильнейший тенист района. При остеохондрозе, радикулите он управлял собой виртуозно, словно Паганини, игравший на одной струне.

Невысокий. Плотный. Напоминающий образно дуб. Не подвластный бурям. Негромкий голос. Окладистая борода с сединой. Глаза живые, внимательные, добрые за стеклами очков. Веет от казака той внутренней силой, что сохраняет казачий род без перевода.

Солнышко, взойди скорее!« — молит в своей спаленке — мастерской (творческое пространство в полтора метра), встречая рассвет. Пожелаем, пусть солнышко поскорее выглянет. Только его луч светел.

А. ЮРКОВА

член союза журналистов России, пресс-секретарь Атаманского Святого благоверного князя Александра Невского храма

ЗЛАТНИЦЫ ЖИТИЙНОГО КОЛЬЦА

Земляки

Газета «Донские огни» 28 марта 2000 года.

«Старший, самый наш корень,- говорит Михаил, — дед Павел, казак донской, уже отчества не помню, прапрадед — Софрон Павлович, прадед — Стефан Софронтьевич, дед мой Савелий Стефанович. Все выходцы с Дона, казаки из хутора Кастырский.

Положа руку на сердце, кто бы из нас мог бы назвать пращура в пятом колене? О таком человеке хочется узнать побольше. К счастью, о Михаиле Дмитриевиче Алубаеве, нашем земляке, можно узнать не только из анкеты (родился в 1942 году 19 июня в Мартыновском районе, окончил художественное училище им. М. Грекова, с 1970 года — главный художник Константиновского района, с 1980 года — директор школы искусств, с 1990 года — иконописец), но из того, что его окружает и в чем проявляется и выражается его творческая содержательность. Когда он говорит о корнях своих, и диктофон записывал его негромкий, с еле заметной хрипотцой, очень спокойный и одновременно напряженно-высокий голос, я поймала себя на том, что вспоминаю иконы, писанные Михаилом для Александро-Невской церкви, что в г. Новочеркасске. Мне показалось, что на этих иконах художник, может быть, совершенно бессознательно или подсознательно, или интуитивно запечатлел лица своих предков,

а может быть, и предков моего мужа из рода Гнутовых, а может быть, и ваших из рода Поповых, Хохлачевых, Подосинниковых, Запечновых...

Эти лики обращены ко мне, они вопрошают, заставляют вспомнить о прошлом, задуматься о будущем.

В этой тихой мечтательности, в пренебесном мире, в божественной гармонии линий, красок и образов отразились родовая память и личный опыт художника, жизнь которого пронизывает лад, настрой, ритм, последовательность в разнообразии. Такой жизни присущи органичная взаимосвязь всех я в л е н и й естественное вытекании одного из другого. Жизнеустроительная череда дней, моего героя отнюдь не воспоминание: то что было когда-то, и то, происходит сейчас, соединились в одно настоящее. Духовный сосуд полон, когда в нем живет завещательность. И в этой цепи завещательности алубаевского рода доминирует Дед Савелий.

«Меня дед напоил из ладони молочным туманом,

И надежной рукой посадил на лихого коня,

И понес конь меня по некошеным девственным травам,

Мать умыла росой на восходе июньского дня...»

От него идет отношение Михаила Дмитриевича к людям, к донской земле, к потребности творить: «Это уже был конец апреля тридцать второго года. Народ буквально пух в хуторе от голода. Дед знал, когда ловить, чем какими снастями. Он берет черпак, идет на Дон. Знает, что селедка должна быть. Прихватил с собой ребят, двух-трех, которые более менее живые. Вот они на Дон пошли, километров десять пешком. Шла селедка хорошо. Он ловит селедку и отправляет с ребятами в хутор. Те разносили, раздавали.

Вот так дед оживил хутор... Одна женщина жила над Доном, она помнить этого не могла, но мать ей в свое время рассказывала: „Люди помирали, а дед Савелий нас спас...“. Понимаешь? Это вот такая историческая справочка, которой мы, конечно же, гордимся».

Я немного помню деда Савелия, помню. Как он пел и танцевал в нашем казачьем хоре. Думаю у него у Михаила (кстати, тоже великолепного рыбака) такое трепетное, очень личное отношение к тихо-славному Дону и его неповторимой диковато-нежной природе.

Первые шаги в рисовании, сделанные в семь лет, связаны непосредственно с натурой, с донским пейзажем. Восторженное увлечение миром — окоемом выразилось в первой же картине, как кажется мне, осталось в нем навсегда: «Первая картина. Речка, ну, она немножечко напоминала левитановскую, вроде бы «Осень», чуть-чуть отдаленно напоминала. Я не видел ее (левитановскую картину — Л.Г.), но так получилось. Речка, бережок, березка на первом плане, лесок. Сюжет был не осенний, а как раз таки более весенний, очень яркий по-детски.

Это картина не сохранилась. Как не сохранилось и много другое из им созданного. По большому счету, это трагедия художника, неважно, какого уровня его мастерство. А в данном случае трагедия вдвойне, потому что за плечами Михаила Алубаева творческая жизнь, в которой не было места успокоенности, удовлетворения достигнутым, а был вечный поиск, и личный интерес к тому, чем он занимается. Пытаясь определить одним словом содержательность таланта Михаила Дмитриевича, я все время возвращаюсь к одному и тому же месту нашей беседы.

Представьте себе, одним июльским днем шел по станице человек с дипломом художника в кармане и морщился от того уродливого выполнения уровня изображения, что в те времена называлось наглядной агитацией. Этот человек решил, что может сделать станицу лучше, краше даже с помощью такого специфического, условного, кадрированного произведения агитпропа, как плакат. И не, потому что звал его идейный долг, а для того, чтобы людям было лучше, чтобы глаз людской отдыхал на цвете, ритмопластике линии, форме.

Я слышала горечь в словах Михаила о том, что все эти работы были исковерканы, разбиты, оказались в урне, на свалке. Невежды покусились на радость создаваемую для людей, грубо, беспардонно, не подумав о том, что наступили на живую душу неравнодушного человека. Может быть, это неравнодушие и спасло Михаила от озлобленности, от замкнутости в своей мирке, от обиды на непонятность...

Я обратила внимание, что в нашем разговоре очень часто упоминалось слово «интересно». Рассказывая о чем-нибудь, Миша непременно вставлял «и что интересно» или «Самое интересное». Так в нем проявлялось собственное неравнодушие. И проявления эти столь разнообразные, что перечислять их можно бесконечно.

Замечательной и близкой сердцу страничкой его жизни, стала работа в художественной школе, которую М.Д. Алубаев возглавил. Школа была открыта в 1980 году, и стала за короткое время одной из лучших в области. Работы юных художников с успехом выставлялись в г. Ростове-на-Дону и даже в г. Москве.

В школе Михаил Дмитриевич утвердил себя не только как профессиональный художник, но и как прекрасный педагог. Мягкий и обаятельный, внимательный и добрый. Он сразу же завоевал авторитет детей и родителей учащихся. Его заслуженно уважали, ценили и любили.

Преподавая живопись в школе искусств, он вкладывал в это не только свое мастерство и педагогический талант — он учил ребятишек и самой жизни, гоняя с ним мяч на переменах, таща их за собою в лес, к Дону, в степь, потому что ребятам было интересно с ним.

Но он, не колеблясь, покинул директорский пост, поскольку в его душе не нуждались власти.

Он истово гоняет теннисный мяч яростно, но беззлобно сражается в турнирах, а потом с легким юмором рассказывает о своих успехах. И все вспоминают, что это идет от неравнодушия творчески одаренного человека, который создает вокруг себя и распространяет вокруг увлекательную и живительную атмосферу интереса к жизни, а в этом интересе к жизни чувствуется что-то детское, необыкновенно чистое, непосредственное, светлое.

г. НОВОЧЕРКАССК

АТАМАНСКИЙ ХРАМ

СВЯТО — АЛЕКСАНДРО — НЕВСКОЙ ЦЕРКВИ

Настоятель протоиерей Отец Борис (Павленков). Главный престол Св. Александра Невского, Северный придел Св. Митрофания Воронежского, Южный придел Св. Параскевы — пятницы.

100 икон иконостаса и в киоты написал Михаил Алубаев 1995-2002г.г.

Наверное, потому так чисты краски, так естественны линии фигур Святых на его иконах, наверное, потому так доверяешь его творениям, с которыми хочется общаться, которым хочется обратиться за советом, как я это делаю все долгие наполненные горем и радостью годы моего знакомства и дружбы с Михаилом Дмитриевичем. Мне кажется, все, за что брался Миша, должно убедить каждого, что радость и мир нада заработать, надо других обрадовать, тогда и сам радость получишь.

Я помню, с каким азартным вдохновением он оформлял спектакли и капустники, выдумывал эскизы костюмов и декораций, никогда не повторяясь, оставаясь выдумщиком, неуемным фантазером.

А его шаржи, уверена, до мельчайших подробностей помнят те, кто на них изображен, и те, кто их видел. «Карикатура — это отрицательный шарж, — говорит Михаил, — а дружеский шарж должен быть добродушным. Я делал их экспромтом, быстро. Но всегда делал их на людей уважаемых, так как это близко, по душе, по сердцу. А потом этот шарж создает настроение окружающим и возвращает тебе настроение тех людей».

Новое увлечение (которое с годами перешло в служение духовно-вечному) проявилось едва ли не неожиданно. Однажды отец Борис (Павленков), возвращавший к жизни Покровскую церковь, попросил Михаила Дмитриевича сделать подставки в алтарь с небольшой инкрустацией и росписью под мрамор. Работа была выполнена очень удачно. Настоятель был доволен и предложил остаться работать в церкви. Михаил остается в ней и по сегодняшний день. В трудах его по-прежнему нет покоя и застоя. Его я узнаю, где бы они не были, хотя ранний Алубаев отличается от нынешнего. Я узнаю их по охристо-золотому фону, где основные краски переплетаются в многообразном взаимодействии сочетаний, переходов, переливов, оттенков и их созвучий. В его иконах заключается освещение ума, радость мысли, сияние памяти, веселье духовное.

Замечательной и близкой сердцу страничкой его жизни, стала работа в городской художественной школе, которую М.Д. Алубаев возглавил.

Школа была открыта в 1980 году, и стала за короткое время одной из лучших в области. Работы юных художников — воспитанников школы с успехом выставлялись в г. Ростове-на-Дону, г. Москве.

Михаил Дмитриевич утвердил себя не только как профессиональный художник, но и как прекрасный педагог. Мягкий и обаятельный, внимательный и добрый.

Он сразу же завоевал авторитет детей и родителей учащихся. Его заслуженно уважали, ценили и любили.

Январь. Пасмурный день. В старинном казачьем доме ребятишки из школы искусств открывали для себя воскресно-древний мир русской иконы. И открыли удивительного человека, неравнодушного творца вечного, своего земляка, создателя этих икон Михаила Дмитриевича Алубаева. Сын одного из наших художников в изумлении спросил меня: " Неужели это дядя Миша все сделал сам?« — «Да, Игорек своими руками и душой».

И уверена, что последнее слово в живописи и иконописи еще не сказано. Талан не даст ему жить спокойно, не даст прозябать, обрекает его на ежедневное подвижничество, которому сопутствует не только муки творчества, но и уединенность духа, тяжесть собственного, сделанного в одиночку открытия, смута в своей душе, чужая зависть к тому, что есть у тебя, и чего нет у других. Остановлюсь в своих рассуждениях. Только подчеркну, что его творческой судьбе предначертана удача.

Пройдет много лет, и внук Антон, стоя у алтаря Александро-Невской церкви скажет своему внуку «Самый наш корень — дед мой....».

Б. ПРОЦЕНКО, Л. ГНУТОВА

ЛАДОНИ

Михаил Алубаев внуку Антону посвящаю

Я смотрю на ладони — древо жизни по ним я читаю,
Чьи-то давние судьбы проносим с тобой мы сейчас.
Память прошлых веков, я как книгу, неспешно листаю;
Мудрый прадед ладонью своей моего прикоснулся плеча.

Дед меня напоил из ладони молочным туманом,
И у Дона надежной рукой посадил на лихого коня,
И понес конь меня по нескошенным девственным травам,
Мать умыла росой на восходе июньского дня.
Мой отец мне принес из Берлина Победу!
И в ладони его въелась копоть проклятой войны.
Не прошли стороной лихолетий, проклятья и беды-
Это память потомкам, помним это сегодня и мы.

Я смотрю на ладони, в них мечты и туманные дали
В них походов дороги — это ветка казачьей судьбы.
Поколения шли... век за веком они прошагали
Но остался их след — посмотри на ладони свои.

Посмотри на ладони — разветвляется род поколений,
Внук уже на руках, внук лихого донца-казака.
Может просто казак, может быть это будущий гений...
В добрый путь я его посадил на коня-дончака.

Внук раскроет ладони — память древа прошедших веков,
Жизнь моя, может быть, в нем опять повторится,
Я хочу, чтобы правнук из доброй ладони его,
Мог у Тихого Дона туманов молочных напиться.

С 1990 года с Благословения Митрополита Ростовского и Новочеркасского Владимира (ныне Митрополит Киевский и Всея Украины). Михаил Алубаев написал более 200 икон. В основном для храма Александра Невского в г. Новочеркасске. Для храмов городов Константиновск, Семикаракорск, и хутора Золотовский. и для других приходов Ростовской области, городов Москвы, Санкт-Петербурга, Украины.

Отреставрировано более 30 икон и окладов (письмо, резьба по дереву, золочение, чеканка).


Запечнов Валентин Семенович

18 Мая 2012, 19:34

В ноябре 2010 года донскому поэту, журналисту, казаку станицы Константиновской исполнилось бы 80 лет. Имя этого человека, наверное, мало известно молодому поколения нашего города.

Валентин Семенович Запечнов оставил землякам небольшую серого цвета брошюру стихов «Берег моего детства». И когда, листая тонкую, неброскую книжечку и, вчитываешься в каждую строчку поэзии Валентина Запечнова, незаметно входишь в его богатый духовный мир. Мир, наполненный любовью к каждой травинке донского края, к людям старинной станицы Константиновской, почтительным уважением к женщине, размышления о добром и вечном.

Особая, пронзительная нота поэта звучит, когда рисуется образная картина Величавого Дона- батюшки. Ощущение, через поэтическую строку такое, будто бы разговор идет о самом родном и близком. И все это размышлялось, развивалось, обдумывалось с переживаниями и волнениями в каждой клеточке творческого воображения Валентина Семеновича, и потом, согретое теплом его сердца выплескивалось на странички чистого листа.

Если кто-то из земляков возьмет в руки книжечку стихов Валентина Семеновича Запечнова, об этом не пожалеет, а только лишь обогатит свою душу. Узнает, казалось бы, набитые взглядом нашенские живописные места и откроет их, по-новому. Достойно оценит творчество нашего земляка Валентина Семеновича Запечнова, который искренне любил наш родной донской край. Он переживал как «за свое» всякие чужие неудачи. Искренне радовался успехам трудовых подвигов константиновцев.

А самое главное уважал донскую казачью старину, которая всегда подпитывала нравственные корни неповторимого казачьего Духа, которого нам сейчас не хватает.

В последний путь поэта, журналиста, казака, земляка осенним ненастным днем проводили 7 человек...

Давайте 29 ноября этого года вспомним добрые дела и помыслы нашего земляка Валентина Семеновича Запечнова.

А. Кошманов

из книги

Геннадий и Валентин Запечновы

«В краю серебряной полыни» живопись и поэзия

г. Ростов-на-Дону 2007г.


БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА

Запечнов Валентин Семенович родился в1930 году 29 ноября. Место рождения слобода Мартыновская Мартыновского района. В городе Константиновске закончил 8 классов и затем поступил в Константиновское педагогическое училище, которое окончил с отличием. В педучилище принимал активное участие в художественной самодеятельности, писал стихи, прекрасно читал их на художественных вечерах, также пел, особенно любил Утесова, Бернса. Из поэтов любил Маяковского, Есенина, Кедрина. Прекрасно читал Маяковского, Кедрина, особенно любил поэму «Зодчие». Часто выступал с песнями и стихами в Доме культуры. Запечнов был гордостью Ростовского пединститута, в который он поступил после окончания педучилища. Окончил литературный факультет с красным дипломом. Институтские вечера проходили также при его активном участии. В институте его называли «Маяковским» за прекрасное чтение стихов этого поэта и похожесть на него. Сразу после института его забирают в армию, где прослужил 3 года. Возвратился в г. Константиновск, женился, работал в районной газете журналистом, затем уехал в Ростов, работал на телевидении, возглавлял редакцию «День Дона». Имеет двоих детей, дочь Ольгу, сына Игоря. Тяжело заболев, уехал в Константиновск, на Дон, который он так любил. Там умер, там его похоронили.

Таисия Иосифовна Запечнова.


О ВАЛЕНТИНЕ ЗАПЕЧНОВЕ

Телевидение. Шестидесятые годы! Все ново! Каждая передача-событие, каждый человек — явление.

Коридоры полны людей, делятся планами, рассказывают об удачах, обсуждают каждый кадр, каждую находку, каждую иллюстрацию.

Идут на голоса: на звучный голос Валентина Запечнова, на смех-колокольчик Аллы Межановой, на рассказы Маргариты Константиновой.

В те годы информационных передач практически не существовало. В моде были крупные жанры: постановочные передачи, спектакли, концерты, репортажи, телевизионные фильмы.

В конце шестидесятых стали ярче выражены выпуски новостей.

Появилась необходимость в создании самостоятельной редакции новостей и объемного выпуска Донских новостей, таких, которые завоюют зрителей.

Старшим редактором новоиспеченной редакции был назначен Валентин Запечнов — донской казак знающий край.

Режиссерскую группу возглавила я — Эвелина Экономиди.

Перед нами стала трудная очень задача. Как сейчас вижу Валентина — высокого красавца с крупными чертами лица и по-мужски красивыми руками.

Он сразу понял суть задачи — каждый сюжет, каждая информация должна быть интересной и запоминающейся. И еще выпуск должен иметь броское название.

Какие только не пробовались: «Донской край», «Донская новь», «Донской калейдоскоп» и т.д.

Валентин мучал редакторов, режиссуру «Думайте!». Валентин входил в редакцию широкой, размашистой походкой и сразу менялась обстановка в комнате: " Прежде всего, дело, у нас мало времени — выпуск должен быть интересным«, — таков был его девиз.

И вдруг Валентин не вошел, а влетел в редакцию.

— Ребята, я, кажется, нашел — «День Дона». Это название просуществовало почти сорок лет.

Валентин Запечнов — личность яркая, наделенная особой индивидуальностью донских казаков: чуть-чуть бравурно хвастлив, всегда прав, моему нраву не перечь. Но при этом очень обаятелен, умен, справедлив и отходчив. Он ни на кого не держал зла, а серьезный разговор с криком заканчивался только похлопыванием по плечу и его лучезарной улыбкой.

А каждый сюжет Валентина Запечнова был маленькой художественной зарисовкой о донском крае, который он так любил.


Эвелина Экономиди,

режиссер.


«ТОЛЬКО Б МЕРТВОЙ НЕ СТАЛА ДУША...»

Поистине щедра на таланты донская земля. Не говоря о хрестоматийно известных самородках, вспомнить хотя бы семьи, в которых рождалось по нескольку ярких дарований кряду. Такова семья Туроверовых, оставивших неординарный след в поэтической и музыкальной культуре казачьего зарубежья. Такова семья Примеровых давшая литературе Бориса, по стопам которого пошел Михаил, а был еще и талантливый их брат Евгений, обладавший голосом оперного певца. Такова и семья Запечновых, давшая донской журналистике и поэзии Валентина, а искусству — его меньших братьев-близнецов Геннадия и Александра.

«Таланты русские, откуда вы беретесь?» — задал взволновавший многих из нас вопрос Евгений Евтушенко в те незабвенные 60-е годы минувшего века, когда судьба привела меня к знакомству с Валентином Семеновичем Запечновым. Впрочем, так официально он значился только в анкете и других документах. А в нашей журналистко-режиссерской среде на совсем тогда молодом Ростовском телевидении был он просто Валей, которого если называли по фамилии, то лишь для того, чтобы отличить от другого Валентина — Скорятина. Оба они были не только первоклассными журналистами, но и заметными на нашем донском горизонте поэтами.

Первая моя встреча с Валей Запечновым была в редакции литературно-драматических передач, где я только-только начал работать старшим редактором. Как выяснилось, Валентин и раньше нередко заглядывал туда, чтобы поговорить о прочитанном в журналах с работавшим до меня Виталием Семиным, Виталий Нестеренко и продолжавшим работать главным редактором Генрихом Аболиным. На этот раз Генрих Антонович был больным, и знакомство мое с Запечновым было озвучено его экспромтом: «Аболин болен, обездолен Ростовский славный комитет...», узнав, что я в этот самый комитет пришел из журнала «Дон», Валентин проявил живейший интерес к моей прежней работе. Было о чем поговорить, потому что одной из причин моего перехода на телевидение было расхождение с некоторыми коллегами в оценке повести В. Семина «Семеро в одном доме», появившейся незадолго до этого в «Новом мире» и вызвавшей целый каскад разборок в писательском сообществе.

К моей радости, Валентин оказался «по нашу сторону баррикад», он был высокого мнения о писательском даре и гражданской позиции Семина. Сошлись мы с ним и на Твардовском, и на многих поэтах нашего поколения. Тогда, в середине шестидесятых, это было не случайной удачей, а закономерно узнаванием друг друга, как писал в те же годы поэт Леонид Григорьян, «по знаку на челе, невидимому многим».

По происшествию сорока лет многое стерлось в памяти, многое подернулось легкой дымкой полузабвенья, о многом вспоминая, думаешь: «Боже, какими мы были наивными...» Но яркая индивидуальность Валентина Запечнова, его высокая сухопарая широкоплечая фигура, его своенравный темперамент, хорошо поставленный (пожалуй, от природы) голос и правильная четко размеренная речь, его обаятельная улыбка, легко сменяющаяся иронической усмешкой. Все это не подверглось эрозии прожитых без него лет.

Наверное, он был прирожденным репортером. Всегда чувствовал новизну факта, быстро и точно схватывал суть события, умел коротко сформулировать и продиктовать машинистке в равной мере и то, с чем вернулся из командировки, и то, о чем только что узнал по телефону.

Редакция информации, в которой он работал, жила в режиме постоянного аврала. Еще не было видеозаписи. Еще делали первые шаги ПТС — передвижная телевизионная станция. Еще каждой заметке, прежде чем лечь на дикторский столик, приходилось обрастать визами трех начальников и непременным штемпелем цензора. Быть оперативным и в таких условиях могли не многие. Запечнов мог. Как «зубр» информации он знал себе цену и, одобрял молодых коллег, шутливо цитировал Маяковского: «Этот может, хватка у него моя...»

Хорошо запомнилась его манера выступать на собраниях, на студийных «летучках» — так называются обсуждения телерадиопередач за неделю. Говорил Валентин негромко, но твердо, слегка раскачиваясь в так речи, жестикулируя скупо, но выразительно. Нередко спорил с выступавшими до него, но в полемике старался держаться корректно. Зато когда срывался, был резок, и многие любовались им, как бунтарем. Если он задевал чье-то самолюбие, потом в кулуарах бесхитростно извинялся: «Прости, старик, но как думал, так и сказал».

Душевная прямота, открытость Валентина Запечнова проявлялась и в его отношении к поэзии. О том, что она, поэзия,- не профессия, а состояние души, говорилось и писалось в те годы так часто, что это казалось аксиомой. А, по мнению Запечнова, заняться поэзией по-настоящему можно было только на «свободе», покончив с журналистикой. Или-или. Тем не менее, как и все мы, писал он стихи урывками, когда придется и как удастся, видел в этом отдушину, а судьбу свободного художника своим уделом не считал. Может быть, поэтому и не стремился к изданию своей книжки, да и к публикациям в периодике относиться с холодком. Литературную поденщину презирал и никогда не писал по заказу, считая коньюктурщину смертным грехом поэта.

Ему изначально были близки Блок и Есенин, он восхищался только что вернувшимися из небытия стихами Павла Васильева и Бориса Корнилова, от него я впервые услышал тихую лирику Николая Рубцова.

Была в Запечнове внутренняя свобода, которой не хватало многим его сверстникам. Там, в глубине души, ветвились корни его казачьего рода, терпко благоухала степь, радостно перекликались птицы, задумчиво склоняли вербы над родной донской волной, таинственно перешептывались камыши... И вдруг оттуда вырывалось, как заклинание: «Только б мертвой не стала душа, затуманенной голова...».

Врожденное музыкальное чутье помогало Валентину искать и находить ритмы, созвучные природе, легко не натужно выстраивать поэтическую строку, сочленяя слова в единый звукоряд. Кстати свойственное Запечнову сочетание смысла и звукозаписи проявилось и в придуманном им названии телепередачи «День Дона». Много лет мы смотрели информационные выпуски под этим названием, пережившим автора...

После совместной работы в областном комитете по телевидению и радиовещанию мы с Валентином Запечновым встречались редко. Пока он жил в Ростове, мне удавалось видеть его в писательской организации, то на телестудии, то в редакции журнала «Дон», куда я сам зазывал его, уговаривая дать стихи ля печати. Помню, в 1976 году он принес-таки подборку, и мы с Игорем Бондаренко успели поставить ее в декабрьский номер журнала. Об этом цикле стихов Запечнова одобрительно отзывались такие разные поэты, как Александр Рогачев. Игорь Халупский, Вениамин Жак, Виктор Стрелков...

Уехав на родину в Константиновск, Валентин, как мне кажется, стал писать больше и лучше, но все же мало заботился о судьбе написанного. Запомнились два его выступления в радиожурнале «дон литературный». Последнее весной 1984-го года записывали на пленку мы с режиссером Ольгой Голубенко. И ей и мне особенно понравились его стихотворение «Серый денек», проникнутое каким — то щемящим чувством грустного умиротворения. Жаль, что эта запись у нас не сохранилась.

Осенью 1985-го мы с Валентином совершенно случайно встретились в Ростове на оживленном перекрестке Ворошиловского и Красноармейской. Он направлялся в дом «Гигант», чтобы проведать старого друга — поэта Сергея Королева. Пришлось его опечалить: Сергея мы похоронили в конце августа. Что оставалось делать? Только помянуть. И мы с Валей выпили немного вина, припомнили стихи Королева, погоревали.... Начало смеркаться, когда я проводил Валентина до остановки троллейбуса, идущего в сторону автовокзала. Пожали друг другу руки. Он грустно улыбнулся с подножки. Я помахал рукой. Ни мне, ни ему не могло прийти в голову, что наша встреча была последней.


Через пятнадцать лет я побывал в Константиновске, познакомился с братьями Валентина Запечнова — заслуженным художником России Геннадием Семеновичем и певцом Александром Семеновичем. Убедился в том, что Валю помнят и чтят его земляки, 70- летию поэта был посвящен большой литературный вечер с участие ростовских писателей и местных литераторов•. Растроганный бережным отношением к памяти Валентина, я написал тогда о нем стихи, которыми я закончу эти воспоминания.

Угловатый, высокого роста,

Жил да был он, с рождения вобрав

И казачьих кровей благородство,

И бунтарский прадедовский нрав.

Жил да был, овеваемый ветром

Чабрецово — полынных степей,

В разногласье с изменчивым веком,

Не приемля ни льгот, ни цепей.

В серебре его редкого смеха,

В нерасчетливо резких речах

Откликалось далекое эхо

Воли, гнавших коней второпях.

Нитью памяти битв и восстаний

Сплетены были в нем до конца

Неуемная жажда исканий,

Дар певца и отвага борца.

На распутье, то ясном, то мглистом,

Что могло и споить, и спаять,

Для того он и стал журналистом.

И не ради парадного звона

Под сусальную тишь-благодать

Он придумал когда-то «День Дона»

А чтоб зеркало истины дать.

Вспоминая, печалясь, горюя

И слагая стихи в его честь,

«Жил да был», — про него говорю я

А во мне и живет он, и есть.


Николай Скребов

• (Литературный вечер, о котором вспоминает поэт Николай Скребов, проходил 30 ноября 1997 года. В качестве почетных гостей были приглашены и присутствовали поэт Владимир Фролов, Николай Егоров, местные Константиновские поэты.

В этот вечер званные, известные Ростовские поэты приняли предложение о создании поэтического клуба им. Валентина Запечнова.

Впервые в этот день прозвучала песня «Мы рады б тебя видеть, старина» —

сл.А. Кошманова, Л. Черных, муз. А. Кошманова — первого руководителя клуба.

Эта песня была написана специально для поэтического клуба.

(Заведующий Константиновским районным отделом культуры и искусства в то время был В.В. Абозин. Вместе с братом поэта — художником Г.С. Запечновым поддержали инициативу создания и оказывали активную поддержку в организации дальнейшей работы поэтического клуба им. В. Запечнова).


ВЕСЬ В ПАМЯТИ

Дон медленно струился меж берегов. В солнечной тишине слышался задумчивый плеск, когда плоская волна косо накатывала на песок, местами серый, местами желтый. Низкий ветер нес осеннюю прохладу. Пахло пресной водой, сухим листом.

Я только что спустился пологой улицей к реке, мимо оград, приземистых домов, мимо виноградных кустов, отяжелленых большими зрелыми кистями, мимо серебристых лещей, валявшихся в тенистых затишках. И на улицах, и на берегу было безлюдно, и я словно бы оказался один на один мс природой. Не сказал бы, что природа в этих местах, у города Константиновска, величава и пышна, скорей на вид она скромна, но в этой скромности есть своя прелесть, чистая прозрачность, что ли, глубина и тайна. И думалось здесь не спешно и грустно. Потому что можно вернуться на берега, которые некогда уже навещал, но невозможно вернуться в прошлое. Невозможно встретить тех, без которого эти берега теперь и не мыслятся. Люди уходят, уходят навсегда, казалось бы, ничем не оторвать их родных мест: останется кровная и духовная близость между ушедшими и нынешней будничной жизнью.

Вглядываясь в текучую воду, я вспоминаю давнее, незабываемое, ибо не все остается в памяти. У нее какая-то своя избирательность, и что-то из нее исчезает, а что-то западает, закрепляется. И как не напрягайся, чего-то не вытянешь из нее, притом, что иное без твоих усилий напоминает о себе.. Однажды таки же тихим, солнечным днем, шел я в Ростове по Большой Садовой. Обычная сутолока царила на улице. Всем на ней хватало места — и спешащим и медлящим, и веселым, и озабоченным, и молчаливым, и говорливым. Это помогает отгородится от всего, замкнуться в себе. В таком состоянии я обычно невольной выбредаю на край тротуара, от дороги меня отделяет бордюр, от людей несчастный ряд деревьев.. И вот на такой узине лицом к лицу встретился я с Валентином Запечновым.. Давно мы не виделись, а узнал его сразу — своеобразен он был, не перепутаешь его ни с кем.. Правда, не тот уж, каким я знал его прежде, а все оставался узнаваемым.

Он был худ, бледен, устало сутулился. Впрочем, он всегда был сутуловат, но теперь это не воспринималось качеством присущим высокорослым людям, теперь это отражало крайнюю, невыносимую усталость.

Валентин остановился, без улыбки, но приветливо поздоровался. Наверно, ему неуютно и зябко было в этот день, в центре города, на бурлящей жизнью улице. Не видно было, что он куда-то спешит, не было видно радости из-за встречи, но не было видно и досады из-за того, что надо было стоять передо мной, говорить со мною.

Я посмотрел в его глаза: нет, не потухшими они были, их наполняла живая тоска, не утихающая, не уходящая тоска.

Он не отвел взгляда и молчал. И я молчал. И в далекой глубине. И в далекой глубине глаз его что-то видел. Что? Не вспомнил ли он о наших первых встречах в давние годы, когда и в его, и в моей жизни все было иным?

— Как ты Валя?

-Да как,- он коротко вздохнул. — Все Матвеевич, потерял... Все.

Последнее «все» он произнес категорично, как выстрелил, словно на этот миг в нем ожил давно — давнишний Валентин Запечнов. И тут же он понурился.

— И семью потерял, и дом, и работу.

Он не жаловался. Он точно бы приговор выносил. Может, он и надежду потерял.

Я не стал бодрится, не стал и взбадривать его. Я, честно говорю, верил в него, не рисуясь, верил. Возможно, потому, что никогда не терял веры в себя, возможно. Человек на многое способен, даже потеряв все. Пока дышит он.

-Валя, можно ведь и сначала все затеять, на новом месте, новую грядку вскопать, домишко заложить.

Он пожал плечами, протянул мне руку, улыбнулся — без укора. Молча обошел меня и побрел дальше, не оглядываясь. Жутко, когда человека не тянет оглядываться, когда ему незачем и не на что оглядываться. Он осторожно переставлял ноги, держась края тротуара, покорно уступая его другим.

Он ведь, Валентин Запечнов, отсюда, из Константиновска, в котором мы ни разу не были вместе. Теперь и не будем. Его нет и на этом песчаном берегу возле неторопливой реки. Нет и в двухэтажном доме, в котором родился и вырос. Он упокоился в земле. А в доме живет его младший брат Александр. Наезжает близнец Александра Геннадий. Приходят друзья. А он, Валентин, нет, не приходит.

Дон течет. Лопочет у берега вода. То лист с песка смоет, то соломинку прибьет. И вдруг по ней пошли круги, наверно, всплеснулась большая рыба. Течением круги тотчас же размыло.

А мне думалось, что, чем богаче личность, тем она сложнее. Настолько сложней, что порой кажется, что в ином человеке разом живет несколько личностей. Нередко они противоречат друг другу. Оттого, прежде всего, страдает, сама личность. Страдает до саморазрушения, изначально стремясь к созиданию.

Это трагедия. Она ставит множество вопросов о причинах, и ответы на те вопросы можно сыскать в сочинениях, в мемуарном же жанре попытки найти ответы неизбежно порождаются новые вопросы. Вот я и не задаю вопросов, не отвечаю на них, а просто вспоминаю то, чему был свидетелем.

Тогда я и сам был молод, сам еще совмещал литературную работу с профессиональной журналистикой. За моими плечами был фронт, работа в газетах и журналах, книги были.

Начало шестидесятых годов минувшего века шло. Я в ту пору работал главным редактором художественных и детских программ Ростовского областного радио и телевидения.

В хороших журналистах всегда была и есть нужда. Да в ряды их притиснуться тогда было нелегко — перечесть органы СМИ даже в таком городе, как Ростов, пальцев рук с лихвой хватало.

Телевидение у нас на Дону переживало детские годы, переживало практически, без помощи со стороны. Передачи из Москвы если и получали, то на пленках. Специально подготовленных попросту не было. Редакторы набирались из газетчиков или радиожурналистов, постановщики — из театральных режиссеров и актеров. Ко всему этому в пределах нашего радиокомитета проводился эксперимент, к которому присматривались и столичные и провинциальные Комитеты: одни и те же редакции готовили передачи и для радио, м для телевидения. Разумеется, к каждому творческому работнику предъявлялись особые требования. И пополнение набиралось с учетом этих особых требований.

Сотрудников становилось все больше и больше, но в спешке будней не всякий из новичков бросался в глаза. И вот как-то один из моих коллег сказал мне, что появился у нас молодой и одаренный журналист с опытом работы в районной газете, что кроме всего прочего он пишет неплохие стихи, и хотел бы показать их мне.

— Чего же не показывает?

— Стесняется.

Я рассмеялся: стеснительность — не самое распространенное качество в журналисткой среде. Передайте, говорю, пусть приходит в любое удобное для него время.

И он пришел. Едва ли не в тот же день — за давностью лет призабылось.

Если сказать совсем точно, то встретились мы в коридоре. Я возвращался в свой кабинет, а Валентин Запечнов (я сразу догадался, что это именно он) стоял в нескольких шагах от двери. Высокий, ладный, в хорошо сидевшем на нем костюме, весь такой праздничный в совершенно будничный день. На таком красивом лице светились внимательные, чуть ироничные и счастливые глаза. Над чистым лбом лежали отливавшие здоровым блеском темно-русые волосы. Он переступил с ноги на ногу, повел крепкими плечами, ломающимся голосом сказал:

— Я — к вам. Я — Запечнов.

Он сделал легкое движение рукой, в которой держал несколько листочков из школьной тетради в клетку. Заходи, говорю. Он чуть склонился, входя в кабинет. Садись, говорю. Он притворно замялся: мол, на какой стул? Знать, владел собой, шутил. На тот, говорю, какой для посетителей. Он сел спиной к окну, предложил: прочесть вслух? Я сказал, что люблю сам читать — так мне удобней. И он передал мне листочки.

Я не сразу принялся за чтение — приглядывался к нему.

Он был счастлив. Мне то было понятно: из районной газеты перебраться в областной телерадиокомитет. Сразу быть тепло принятым, обратить на себя внимание- это дорогого стоит. Он и старался быть непринужденным, и все — таки испытывал некоторое напряжение. Я стал читать его стихи.

Впрочем, должен сначала заметить, что многие журналисты пробуют свои силы в стихах и художественной прозе. Встретить средь них того, у кого набита рука, проще простого, народ грамотный, эрудированный, изобретательный, творчески дерзкий. Но не каждому удавалось срабатывать истинно поэтические стихи, случалось, что за стихи выдавались строки, лишь внешне схожие со стихами. И такое, бывало, — публиковали. Но сочиненное коллегами я читал, перебарывая предубеждение, надеясь, что средь случайного может оказаться и настоящее — не прозевать бы. В моей душе надежда всегда сильнее скепсиса, и это, как говорится, окупается. Более сорока лет минуло с того первого нашего разговора о его стихах, а впечатление, которые произвели они на меня тогда, не развеялись, не рассеялось, живо оно.

От сточек веяло свежестью, искренностью и непосредственностью, нежным лиризмом, словно вобрали в себя запахи степных трав, шорох листвы, плеск речной воды, стрекот кузнечиков и посвист птиц. Метафоры были незаемные, эпитеты точные и вместе с тем неожиданные, словно сами вдруг пришли — так бывает, когда созревшие мысли и чувства подсказывают нужные слова. Это не значит, что все было тип-топ, что не оставалось зазубрины и огрехов, но даже зазубрины и огрехи показывали — что они принадлежат одаренной руке. Деревенские по атмосфере, по материалу, по житейскому опыту, стихи не содержали в себе нарочито подобранных слов из местного лексикона. Близость к земле, к селу отражалась в духе стихов. Валентин начинавший, уже владел формой в той мере, которая позволяла ему ненатужно передавать пережитое и прочувствованное.

— Хорошо, — сказал я, дочитав. — Всю подборку — в эфир в ближайшее время.

Он заулыбался и опустил голову.

— Поздравляю, — сказал я. — Будет новое — охотно посмотрю. Только не надо спешить. Пусть конь идет своим шагом... А с себя спрашивай строже строгих читателей и почитателей.

Он согласно кивал, волосы спадали на лоб, Валентин отбрасывал их рукой, они снова спадали.

— Все понял, — заверил он. — Я ведь не решался показать, думал, что рано, и, думаю ваше решение — авансец.

— Всех нас смолоду авансируют, и, главное аванс отработать.

— Понял,- повторил он.

Вскоре я узнал, что этот добрый и мягкий парень, работая в районке, выступал на страницах районной газеты остро и резко, зарабатывая синяки и шишки, и все же не изменяя себе. Он любил жизнь и землю и не прощал тех, кто мешал лучше жить и не берег землю. Относительно скоро вписавшись в новую для него редакцию, Валентин обрел репутацию активного, инициативного и работоспособного журналиста.

Потом мне сказали, что у него есть младшие братья, близнецы Геннадий и Александр, один рисует, другой — поет. Но это позже, когда я уже ушел из радиотелекомитета на вольные писательские хлеба.

Встречались мы не часто, но всякий раз открыто и тепло. Я знал, что дела его идут все хуже и хуже, что он теряет себя, пристрастившись к тому, что многих сломало на Руси. Было очень жалко: ему многое далось от природы, и жить бы да жить бы, но не сладилось.

Валентин умер рано — тяжело больная мать пережила его...

Дон обтекает Константиновский берег. На реку смотрят поднимающиеся на склон дома. На одной из улиц города стоит старый двухэтажный дом, братьев Запечновых. Постоянно живет в нем Александр, певец, Геннадий, заслуженный художник России, часто наезжает сюда. А Валентина, поэта, журналиста, здесь уже не встретить, он весь уже — в памяти.

Николай Егоров.


НОЧЬ

...Куда нам плыть?

А. Пушкин


Вот и дописана

Последняя страница.

Заглядывает в окна

Голый клен.

А мне все также

Будет берег сниться

И розовеющий на зорьке

Дон.

И дальний выстрел

За речной излукой.

И крик гусиный

В займище ночном...

О, это тьма!

Ни огонька,

Ни звука.

Лишь трель сверчка

Да опустевший дом,

Да мрак лесов,

Да ветра дуновенье...

И эта робость узенькой руки.

И ты,

Неповторимое мгновенье!

И всплеск тоски...


Октябрь 1984.

(свидетель этих стихов «голый клен» растет у родительского куреня по ул. Коммунистической № 41.

По этому адресу на углу 2 этажа фасада дома закреплена мемориальная доска В. С. Запечнова).