1913
Стоянка Степана Разина
31 Марта 2012, 02:21
Очерки
Заповедный город
От трассы «Ростов — Волгодонск» до Константиновска меньше десятка километров, и с поворота уже хорошо просматриваются за невидимым Доном, по легкому взгорью, полуутопленные в зелени домики, совсем не похожие на город...
Константиновск называют молодым городом, но это не значит, что в нем сплошь новостройки. Это значит — до 1967 года он был станицей, образованной в 1864 году из двух соседних станиц: Бабской, которая занимала северо-западную окраину нынешнего города (ее предшественник -Бабский городок, основанный в XVI веке на острове Лучка и перенесенный после ухода с Дона татар и ногайцев на правобережье), и Ведерниковской (теперь — хутор). Новой станице дали имя Великого князя Константина.
Хутор Ведерники, кажется, никакого отношения к городу не имеет; от константиновской автостанции его отделяет два километра дороги вдоль широкой лесополосы, и вид у него как у однотипного рабочего поселка (и правда: в 1965 году здесь был организован винсовхоз). Но побывать в хуторе стоит. Хорошо бы выйти на окраину, на крутые обрывы — полюбоваться голубыми разливами Дона и бесконечными рощами-лугами заречья; затем спуститься скользкой тропкой в узкий овраг — испить холодной и мягкой родниковой воды. Да скоро, есть надежда, поднимут со дна реки обратно на гору легендарный Красный камень, на котором якобы сиживал Степан Разин. Эта кирпичного цвета гранитная глыба вместе с оползнями постепенно съезжала к Дону, и вот уж лет двадцать как она под водой, занесенная песком, облепленная ракушками и водорослями...
Историческая же часть Константиновска — его центр и даже отдаленные улицы — настоящий архитектурный заповедник, ошеломляюще богатый, интересный и подчас своеобразный. Странно, что об этом никто еще не писал... Такой целостной эффектной застройки конца XIX — начала XX века у нас на Дону, кроме как в Ростове, Таганроге, Новочеркасске, больше не встретить... Константиновску повезло: в Великую Отечественную он почти не пострадал, и что интересно, назначение многих его административных зданий по сути не изменилось: полицейское управление зовется теперь милицией, Общество взаимного кредита — агропромбанком, казначейство -Сбербанком, почта — она и есть почта, Станичное правление — остается станичным правлением (но скоро освободит место музею, без которого, как ни странно, город жил до сих пор)... Среди купеческих особняков особо выделяются дом Сивякова и дом Плотникова — прекрасные образцы русского ровинциального модерна. А сколько металлических навесов над крылечками; и на каждом дата: 1899, 1907, 1913... Есть и сугубо местная мода: сандрики (дужки-козырьки над окнами) соединены друг с другом кирпичным пояском, и его зубчики, таким образом, тянутся на всю длину фасада, будто крепко прошитая строчка, отчего дом выглядит одновременно и солиднее, и веселее.
Открытия в Константиновске поджидают на любой улице... Хотя, если спросить любящих историю горожан, какие здания тут заслуживают особого внимания, они скажут: дом, где жил знаменитый генерал П. Н. Краснов, и дом, где жил известный драматург К. А. Тренев, да еще бывшие парамоновские склады, что на самом берегу Дона (предприимчивый ростовский купец и здесь оставил свой след!)
...К началу века в станице Константиновской было три церкви, и все они стояли на одной улице: первая, самая старшая по возрасту церковь, что при Тюремном замке — у ее начала, вторая — посредине, третья, младшая — в конце. Улицу звали Архангельской — по средней, Михайло-Архангельской церкви (потом, в 1897 году, на ее месте встала Никольская, из местного кирпича, в модном тогда русско-византийском духе. Ее взорвали в
Если от Дома культуры спуститься к судоремонтным мастерским, то можно увидеть самую давнюю константиновскую старину — бывший Тюремный замок на 60 арестантов, построенный на войсковые деньги в 1861 году. Лучше всего сохранился Свято-Преображенский храм (в советское время — склад): удлиненный прямоугольный корпус, увенчанный двускатной крышей, большие, закругленные сверху окна с тщательной отделкой выразительных наличников, такой же закругленный сверху входной проем с деревянной дверью, пилястры «под античность», — почти классицизм, если бы не старательная, несколько утяжеленная красивость, свойственная эклектике. Над входом прибит деревянный крест: с июня 1999 года архиепископом Ростовским и Новочеркасским Пантелеймоном на службу в храм (юридически не возвращенный епархии) назначен отец Сергий. Работы предстоит много: к ремонту еще не приступали...
Сюда, к бывшей тюремной церкви, захаживают редко. Чаще идут к Покровской, которая замыкает перспективу бульвара, засаженного тополями и акациями. Покровская церковь — самая гордая, самая величественная постройка в городе. Это уже третья здесь одноименная церковь: первая сгорела в 1775 году, вторая, не насчитав и полвека, к 1907 году обветшала, -тогда и приступили к строительству нового храма, бок о бок со старым, которое длилось пять лет (в частности, силами заключенных Тюремного замка). Центральный объем по-настоящему красив: он напоминает огромную беседку под крышей-зонтиком, с тремя окошками на каждую сторону, с пятью главками — одна посредине и четыре по углам (к слову сказать, есть у этой церкви двойники: в селе Сандата Сальского района и в хуторе Чекалов Морозовского). Колокольня, в одной связи с церковью, равна по высоте центральному куполу; но на колокольне, кажется, вдохновение архитектора П. С. Студеникина (приглашенного из Новочеркасска) иссякло: она получилась вымученной, тяжеловесной, равнодушной.
Лет через десять церковь превратили в склад зерна. Во время фашистской оккупации в 1942 году ее снова открыли. Спустя сорок лет в город пригласили новгородских реставраторов — обновить двухъярусный иконостас и настенные росписи; тогда же и кровлю заменили. Однако через три года здание приспособили под детскую спортивную школу.
С 1988 года стараниями отца Бориса в церкви снова стали проводиться службы. Одновременно шла реставрация, расписывали стены — на сей раз местные мастера, предпочитавшие краски поярче, алых оттенков.
В церковь я вошел во время обедни, и удивился обилию икон — и очень старых, и совсем новых; одна из них, как сообщала надпись на окладе, была написана в 1945 году в слободе Гуляй-Борисовка и посвящалась памяти погибших в Великую Отечественную войну. И порадовался тому, что в этот непраздничный день зал полон — как в стародавние времена, о которых напоминает не только церковь, но и весь Константиновск, привязчивый, притягательный, неповторимый город-заповедник.
К ВОПРОСУ ОБ ИСКОРЕНЕНИИ ПЬЯНСТВА
Будущий автор повести «Два капитана», выпускник филологического факультета Ленинградского университета Вениамин. Каверин в 1925 году приехал в Константиновскую, куда был назначен секретарем райкома комсомола. За время недолгого пребывания в ней он написал детективы «Конец Хазы» и «Большая игра» и, так сказать, внес вклад в культурное развитие станицы: по его инициативе магазин, продававший вино и водку, перешел на торговлю книгами.
На пьянство в донских станицах часто сетовала пресса столетней давности. Но так радикально с ним бороться... Небось, сам-то знал, где спиртного себе достать, думал я о Каверине. И однажды неожиданно в его собственных воспоминаниях нашел своеобразное объяснение тому «комсомольскому» поступку.
Речь шла о встрече писателя с Твардовским в Москве в
— Водочка есть. Зашли, а?
Почему-то я решил, что он зовет меня к себе только потому, что одному скучно пить. Да и не мог я пить! Не прошло и двух недель, как я выписался из госпиталя в Полярном, до Москвы добрался не без труда и, наконец, -этому трудно поверить — вообще никогда не пил водку... Но я постеснялся, промолчал.
Не мудрено, что и жителей Константиновской Каверин хотел видеть трезвенниками... Здание магазина сохранилось, оно стоит в историческом центре города, заповедника дореволюционной архитектуры. До недавнего времени в нем по-прежнему продавались книги. Теперь здесь магазины «Петушок» и «Ландыш». А кому спиртное — магазин слева, справа, за углом. С чем боролся Вениамин Александрович? Водка непобедима.
НА ДОЗОРЕ
От Константиновска до Нижней Журавки километров пятнадцать на север: полпути по асфальту, и полпути — пыльной ухабистой грунтовкой: сначала вдоль лесополосы, затем, за хутором Авиловом — среди открытых полей, которые медленно, но неотвратимо клонятся в овраг, к речушке Журавочке (или Журавушке). По речке и прозвали первопоселенцы-казаки свои хутора, Нижний и Верхний, возникшие предположительно в первой половине XVIII века (во всяком случае, старые документы упоминают о пожаре 1788 года, который уничтожил в одном из этих хуторов около сорока домов). К Нижне-Журавскому и приведет дорога. А к Верхнему уж дороги нет: с
Нижняя как будто и не изменилась за последние десятилетия: так же одна, меньшая его часть, вытягивается за оврагом (и зовется просто Журавкой); другая, большая, раскидывается по полю и пологим овражным склонам (ей же хуторяне прозвище дали громкое — Ростов): тут и почта, и Дом культуры, и магазин, и новая школа, и церковь — самое примечательное и самое одинокое хуторское строение.
Первый в хуторе храм во имя Покрова Пресвятой Богородицы, перевезенный в 1863 году из станицы Бабской (будущей Константиновской), через пятнадцать лет сгорел. Второй, тоже деревянный, построенный на каменном фундаменте спустя девять лет, скоро обветшал. «Покровская церковь хуторов Журавских» — так писали в «Донских епархиальных ведомостях»... Наконец, третий, кирпичный храм, в хуторе появился в 1914 году: высокий, суровый, настороженный, будто на дозоре. Глядя на его крепкую двухъярусную колокольню, на мощный кубический барабан с луковичками (центральной и четырьмя боковыми), мне показалось, что архитектор и стремился настроить прихожан на серьезный, богобоязненный лад, а уже кто-то другой — тайком — водрузил крохотные куполочки на боковые пристройки и на апсиду, чтобы смягчить впечатление. И еще -приятно было увидеть на карнизе полукружия кокошников, они возвращали к высокому духу древнерусской традиции.
Судя по разноречивости устных сведений, судьба у храма была сложная. Всего десять лет прошло со времени его рождения, как сверху поступило указание закрыть церковь. Говорят, в
Хрущевские времена оказались для Покровского храма роковыми. Те, кто боролись за его закрытие, победили. Это случилось в середине лета
Ослепший, как-то сразу постаревший (а батюшке было семьдесят два), он брал плетеную корзину, в которой лежали ряса, крест, Евангелие, святые дары и прочая мелкая утварь, и с посохом отправлялся по ближним хуторам -крестить, отпевать, причащать больных, — невзирая на усталость и непогоду. Рассказывали, что иногда возвращался с синяками, выдранной бородой, в изорванной одежде. Такие бывали встречи на пути... Но ничто не пугало священника, которому было отпущено без серьезных недугов прожить еще десять лет.
В1994 году, в честь праздника Покрова Пресвятой Богородицы, в храме прошла первая за тридцать лет служба. Взволновались нижнежуравцы: что-то хорошее, доброе и светлое, пришло в хутор... Колхоз «Мир» не пожалел денег на реставрацию церкви; и старушки ходили по хуторам собирать пожертвования. Им почти никто не отказывал: в окрестностях Нижней Журавки церквей больше нет.
...Службы в Покровской церкви проходят редко: многие в Константиновске потому до сих пор думают, что она все не действует... Да и сам ее вид, кажется, говорит об этом: рухнувшая кровля, дырявые купола без крестов... Вокруг — пустырь, в стороне — длинный колхозный склад. Однако стоит она все так же строго и настороженно, как будто следит за дорогой на дальний хутор Нижне-Калинов. Словно долгий, молчаливый укор Нижней Журавке...
Но я знал, что церковь уже не оставят в беде, и поэтому отъезд мой не был грустным — особенно после того, как я спустился к Северскому Донцу и прошел за плотину Журавской ГЭС, на песчаный пляж. Хорошо на Донце -уютно, задумчиво, таинственно, — так, наверное, было и в древности. По этой стороне — поле: акации, ивы, лох серебристый, по той — непрерывная полоска тростника и за низким отвесным обрывом сплошной низкий лес. Дай Бог, чтобы никто не испортил эту тихую красоту: ее было бы труднее восстановить, чем поруганную церковь...
ЗАКАТЫ
Двор Михаила Стефановича Антонова выходит на Северский Донец; лучшего места в хуторе Нижнекалинове не найти. За гладкой и широкой рекой распластан высокий бугор, у подножья — в щедрых зеленых зарослях, к вершине — медленно, неуверенно лысеющий.
— Это гора Шпиль, сто метров высотой, — говорит хозяин, крупный неторопливый мужчина с внимательными, добрыми, несколько утомленными из-за участившихся сердечных недугов глазами. — Слева густая роща -Адамовы сады. Правее, где ивы, с вершины горы до самого низа, -Серебряная балка, там я однажды раскопал родник. По другому склону -смотри, сколько зелени! — Широкая балка. Правее, у подножья, Аскалепов лесок; Аскалепов — фамилия одного из первых переселенцев на ту сторону; кличка у него была Кучум, рыбаки, когда становились там на лодках, говорили: место под Кучумом. Сейчас на левобережье не живут, а раньше -держали сады... Дальше балки Дукмаска, Пашенная. А за Пашенкой уже Закаты.
— Какие Закаты?
— Видишь излучину? И гряда холмов по берегу? Наши предки их
Закатами называли. Вечером съездим на лодке — посмотришь: холмы
закрывают солнце, и лес по склону весь темный. Покажу Ключик, Дедову
балку, за ней уже Белокалитвинский район... Я тут каждый камушек знаю,
каждую балку, каждый родник.
«Скорее поезжайте в Нижнекалинов, у Михаила Стефановича сердце стало пошаливать, и ведь, как-никак, семьдесят четыре ему уже», -предупреждали меня в Константиновске. — Мало ли что. А про свои места он, краевед, бывший директор ДК, знает все. И никто больше«. Нижнекалинов, сорок километров на север от Дона, туда и асфальт не доходит... Но места, рассказывают, красивые... Антонов где-то раскопал запись основания хутора: 1728 год! Судя по справке, составленной им для районной библиотеки, старины в хуторе не сохранилось: деревянная церковь давно разобрана, мельница сгорела — лишь торчат булыжные руины на крутом скалистом берегу.
Несмотря на беспокойство неугомонной в хозяйстве Таисии Аристарховны, жены Антонова («а вдруг на реке сердце прихватит? Кто поможет?»), под вечер мы отчалили и поплыли на север, вдоль противоположных, правых берегов, — за Аскалепов лесок, за каменный карьер, на Закаты. К запаху свежей чистой речной воды слабо примешивались пахучие ароматы ближних прибрежных рощиц. Позади остался каменный карьер. Берега постепенно росли, укрываясь кустами и деревцами; этот лесок, припав к реке, чего-то ждал от нее, и ждать готов был бесконечно... Он казался бесхитростным, неприхотливым, почти ненастоящим, однако уже втихомолку обзавелся тайниками (лишь Антонову ведомыми): Конкиной балкой в зарослях душицы и земляники, и Пашенкой, в которой сочился неслышный ручей.
— Вершина Пашенной балки отсюда в двух километрах, — с видимым
удовольствием Михаил Стефанович показал на лес, будто бы я мог увидеть
эту вершину. — И метрах в трехстах от нее, на поляне, древний караич, по
преданию — на месте стоянки Степана Разина. И тот караич с тех пор так и
прозвали — Разин куст. Дорога к нему заросла; был бы моложе &‐ продрались
бы к нему, приползли; уж я узнал бы его!
Река расширилась, развернулась, раздвинула берега и перегородилась впереди сушей — что означало крутой поворот. Мы вплывали под Закаты — две горные гряды с удобно уложенным голубоватым лесом.
Закаты заслонили полсолнца; его лучи все слабее пробивались из-за горы, не в силах озарить реку; склоны, ближе и круче надвинувшиеся к Донцу, потемнели, деревья стали почти неразличимы. Острее запахло рекой, листвой и влажной землей. Настороженно замерли ивы, клены, вербы, дубы; громоздились, нависая над водой, как символы чего-то значительно таинственного, тополя и вязы, будто их назначили сторожить подножье горы и предупреждать о том, что цепляющийся за склоны лесок непроходим. Полумрак усиливал это впечатление. Солнце гасло, последние лучи его чудом достигали желтой полоски противоположного берега —
Песчанки, северной окраины Нижнекалинова.
Мы прошли мимо небольшой скальной гряды, ступенчато сходящей под воду, и плеск весел не смог заглушить еле слышное журчание ручейка Ключика. Большая серая птица шумно вспорхнула и села на ветку высокого тополя.
— Вот Закаты, любимое место отдыха и рыбалки — что в давние времена, что теперь, — с благодарной теплотой в голосе произнес Михаил Стефанович.
— Здесь и дышится по-особому, и на душе, как нигде, легко.
Закаты бросали густую тень на реку и веяли ночной уже прохладой; неприветливо шевелилась листва деревьев. Ивы, словно сговорившись, дружно мочили ветки в реке. Мимо проплыла едва заметная складка заросшего оврага — балка Широкая, а скоро — другая складка: глубокая балка Угольная, за которой на склонах чернели горки камней, бывшие угольные шахты. Закаты кончились новой балкой, тоже Широкой, и за невысокими оврагами пошла ровная лесная местность.
— Скоро на левой стороне будет балка Атаманша, а здесь — Дедова, с
большим ручьем, — с неубывающим удовольствием обстоятельно рассказывал Михаил Стефанович. — Почему Дедова? Говорят, жил здесь одинокий дед, держал скот... Она тянется на семь километров, ручей — на четыре. Эта балка -
своего рода гавань для рыбы: когда штормит — рыба спасается в ней. А если от устья Дедовой пройти десять-пятнадцать километров в степь — будет Петров курган. Он настолько высок, что с него при ясной погоде видны купола новочеркасского Войскового собора, — так старожилы говорили.
Михаил Стефанович загреб в устье, в темень, созданную пологом густого леса. Недвижный полноводный ручей уходил все дальше в дебри, в первобытную нехоженую глушь, о чем-то напряженно молчащую... Очередной завал стволов заставил-таки нас повернуть назад.
Ну что, доплывем до тех рыбаков — видишь, костер горит? — предложил Михаил Стефанович. — Это как раз за балкой Недодаевой, там будет гора Безыменка, — с вершины до самого дна реки стеной идут рифы.
Милости просим! — радостно зазвали нас рыбаки, трое бодряков лет за пятьдесят, когда мы подплыли к берегу. — Давайте к нам, испробуйте ухи! Отказываться и не старайтесь, очень обидите! Без ухи не отпустим.
Растрогавшись, мы согласились. Пока Михаил Стефанович беседовал с рыбаками о рыбе, о проблемах Донца, я поднялся на крутую Безыменку, которая обрывалась к реке отвесной скальной стеной.
Вот так панорама!.. Голубая река, уверенно пролагающая себе дорогу на край земли, необозримое заречье в пустынных полях и рощах, — такой планетарный размах, что и восторг нахлынул, и жуть охватила...
...Я уже тогда понимал, что вечер этого таинственного путешествия по дивной реке — один из лучших в моей жизни.
Сокольский Э.А.
«НАША УЛИЦА», № 5=2005
‐
«НАША УЛИЦА», № 5=2005
История Бекреневского Свято-Николаевского женского монастыря
30 Марта 2012, 23:00
Бекреневский Свято-Николаевский монастырь находился в юрте Мариинской станицы (ныне Константиновский район). Первоначально монастырь этот был мужским, но
Освящение соборного храма совершилось
Монастырем управляла почтеннейшая игуменья матушка Амфиана. Последней игуменьей была матушка Митрофания.
Собор был светлым, просторным, со сплошной позолотою иконостасом и живописью по стенам, обставлен хорошею утварью и всеми необходимыми предметами богослужения.
Кроме храмов в монастырском дворе находились следующие здания: дом для игумении, трапезная, небольшой деревянный корпус для сестер, с весьма тесными кельями, четыре маленьких флигеля для старейших монахинь и свечная лавочка.
Рядом с монастырем, с северной стороны его, находился скотный двор и фруктовый сад, в котором находились пещеры с закрытым ходом, вырытые основателем монастыря С.И.Поляковым.
С восточной стороны монастыря, рядом с монастырскою оградою находился дом для священника, а за дорогою — двухэтажная гостиница с номерами для посещавших святую обитель богомольцев. Рядом с гостиницей располагалось монастырское кладбище с небольшой деревянною церковью во имя Преподобного Сергия Радонежского.
Большое стечение богомольцев было в престольные праздники — 9 мая в честь Святителя Николая — покровителя обители, 14 сентября на Воздвижение Креста Господня. Число паломников доходило до 5000 человек.
Главной святыней этого монастыря была Козельщанская икона Божьей Матери.
В 1929 году Бекреневский монастырь был закрыт советской властью. Его жители были подвергнуты репрессиям. В монашеских кельях поселились члены сельхозкомунны под горьким названием «Правда». Впоследствии монастырь был разрушен до основания. Икона Козельщанской Божией Матери была утрачена. В шестидесятых годах был разрушен закрытый до этого, оскверненный, превращенный в склад храм Святителя Николая в станице Мариинской.
Прошли годы, усилиями православных станичников стал восстанавливаться в станице Мариинской Николаевский храм.
На месте разрушенного Бекреневского монастыря был воздвигнут памятный крест, к которому ежегодно 22 мая совершаются крестные ходы, собирающие сотни верующих, проводятся торжественные богослужения.
(Сведения взяты из краеведческой разработки «Бекреневский Свято-Николаевский женский монастырь Донской епархии», предоставленной храмом Покрова Пресвятой Богородицы города Константиновска)